Распространенность самоубийств в России в последние годы имеет тенденцию к снижению, тем не менее за 2014 г. в результате самоубийства погибли 26 606 человек, суицид — ведущий показатель среди внешних причин смерти, а наибольшее количество завершенных суицидов приходится на лиц трудоспособного возраста[1–3], также в нашей стране один из самых высоких в мире показателей смертности в результате самоубийства среди подростков[4, 5]. При этом следует отметить, что статистика суицидальных происшествий не всегда объективна, в том числе из-за сокрытия суицидальных происшествий в связи со стигматизацией лиц, переживших суицидальную попытку [6].
Проблема профилактики суицидального поведения приобретает особое значение при призыве молодых людей на военную службу. Известно, сколь значительное влияние на выраженность суицидального риска оказывают социальные факторы[7]. При этом изменение жизненных обстоятельств значительно усиливает выраженность суицидального риска[8]. Благодаря медико-психологическому сопровождению[9], профессиональному отбору среди военнослужащих по призыву количество суицидальных происшествий меньше, чем среди гражданской молодежи, но при этом проблема профилактики суицидального поведения военнослужащих не теряет свою актуальность с момента появления вооруженных сил и по настоящее время[10–12].
Даже один случай самоубийства значительно ухудшает морально-психологическое состояние сослуживцев суицидента и вызывает негативный общественный резонанс. При этом основной формой суицидальных действий у военнослужащих по призыву остаются демонстративно-шантажные суицидальные попытки, поскольку они вызывают быструю реакцию командования, приносят послабление по службе, приводя в итоге к увольнению из вооруженных сил. Следует учитывать, что большинство суицидальных действий совершается военнослужащими по призыву в первые месяцы службы, в период адаптации к ней[12].
Важность изучения социально-психологических и личностных особенностей суицидентов отмечают большинство авторов[12, 13]. Однако при проведении исследований, направленных на выявление предикторов суицидального поведения, обычно обследуются лица после совершения ими суицидальной попытки[14]. На наш взгляд, значительный интерес и практическую пользу для разработки мер профилактики суицидальных действий представляет изучение социально-психологических и личностных особенностей военнослужащих до совершения ими суицидальных попыток.
Цель исследования: выделение личностных предикторов суицидального поведения военнослужащих по призыву в начальный период службы.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Исследование проводилось летом и осенью 2016 г. в учебных центрах и войсковых частях Западного военного округа в три этапа.
Первый этап включал обследование 1352 военнослужащих по призыву в начальный период прохождения службы в учебных центрах Западного военного округа с помощью современных психодиагностических методик. Средний возраст участников составил 20,6 ± 2,0 года. Обследование военнослужащих по призыву включало в себя заполнение ими специально разработанных анкет, в которых необходимо было отметить особенности семейного и профессионального анамнеза, сведения о наличии травм и психотравм, религиозные взгляды, а также заполнение психодиагностических опросников «Индекс жизненного стиля» (ИЖС) [15], «Девиантность»[16], «Способы совладающего поведения»[17], «Девиантное поведение» (ДАП)[18]; опросника враждебности Басса — Дарки[19], Пятифакторного опросника личности[20].
Второй этап — катамнестическое исследование — включал сбор сведений из воинских частей через четыре месяца службы обследованных на первом этапе. Командиры частей указывали участников, которые в ходе службы в подразделениях обнаруживали признаки отклоняющегося поведения, препятствовавшие дальнейшему прохождению службы (n = 193), при этом у некоторых из них сочетались различные его формы. Суицидальное поведение (по поводу которого была проведена госпитализация и последующее увольнение из вооруженных сил) имело место лишь у 34 (2,5%) человек. Остальные 1159 военнослужащих (без признаков отклоняющегося поведения) составили группу контроля.
Третий этап — изучение данных, полученных на первых двух этапах исследования.
Сбор и накопление первичных данных осуществлялись в среде Exel. Статистическая обработка результатов исследования проводилась с помощью пакета прикладных программ Statistica 10. Для оценки характера распределения по выборочным данным использовали тест Колмогорова — Смирнова. Полученные количественные признаки представлены в виде М ± σ, где М — среднее значение признака, σ — стандартное отклонение. Качественные признаки представлены как процент от общего числа.
Сравнение качественных признаков проводилось с использованием таблиц сопряженности 2 × 2 по критерию χ2 Пирсона. Совокупности с нормальным распределением сравнивали с применением t-критерия Стьюдента для двух независимых выборок. Для сравнения выборочных данных из совокупностей, отличающихся от нормального распределения, использовали непараметрический метод Манна — Уитни. Различия считали статистически значимыми при р < 0,05.
РЕЗУЛЬТАТЫ
Еще А. Г. Амбрумова и В. Г. Тихоненко (1980) отмечали, что при формировании суицидального поведения выраженность психотравмирующего фактора имеет вторичное значение по отношению к его восприятию конкретным человеком[21]. Таким образом, существенным при формировании суицидального поведения оказывается привычная модель реагирования на стрессовые события. Причем важны как неосознаваемые (механизмы психологической защиты, МПЗ), так и осознаваемые (копинг-стратегии) модели совладающего поведения. В нашем исследовании преобладающие механизмы психологической защиты выявлялись с помощью опросника ИЖС, а копинг-стратегии — с помощью опросника «Способы совладающего поведения».
В таблице 1 представлено сравнение показателей опросников ИЖС и «Способы совладающего поведения» военнослужащих с суицидальным поведением и участников группы контроля.
Таблица 1
Особенности моделей совладающего поведения у обследованных военнослужащих, процентили
Примечание. Отличия от контрольной группы статистически значимы: (*) — р < 0,01; (**) — р < 0,05.
Как видно из данных таблицы 1, у военнослужащих, склонных к суицидальному поведению, имела место статистически значимо более высокая напряженность МПЗ (р < 0,01). При этом значимо чаще (р < 0,01) встречались «вытеснение», «проекция», «регрессия» и «замещение». Преобладание у склонных к суицидальному поведению военнослужащих перечисленных механизмов психологической защиты достаточно логично. Можно сказать, что «вытеснение» работает как «клапан», пропуская чувства и информацию только в сторону бессознательного и не давая им возможности выйти обратно. Соответственно, чувства видоизменяются, чтобы выразиться — «вверх» (в психику) в виде тревоги, гнева, бессонницы или «вниз» (в тело) в виде психосоматизации и конверсионных синдромов.
«Проекция», обусловливая внешнеобвинительную позицию суицидента, в условиях единоначалия военной службы не дает ему возможности для достижения «справедливости», самореализации. «Замещение» провоцирует смещение гнева с внешнего объекта на себя. «Регрессия» способствует поиску самого легкого пути решения сложной жизненной ситуации, что в складывающихся условиях часто означает демонстративный парасуицид[12].
Следует отметить, что у склонных к суицидальному поведению лиц преобладали не только неосознаваемые МПЗ, но и условно осознаваемые модели совладающего поведения (копинг-механизмы), которые, на первый взгляд, недостаточно связаны между собой: «конфронтация» (p < 0,01), «дистанцирование» (p < 0,01), «принятие ответственности» (p < 0,01), «бегство» (p < 0,01), «планирование решений» (p < 0,05). Интерес представляет вопрос, почему у склонных к суицидальному поведению военнослужащих преобладали именно эти копинг-механизмы. Можно предположить, что активное использование «планирования решения проблемы», «конфронтации», «принятия ответственности» усиливает связь между справедливостью взаимодействия и эмоциональным состоянием участников. Эти стратегии подразумевают, что человек прикладывает активные усилия, пытаясь самостоятельно изменить ситуацию. Видимо, отсутствие достаточных возможностей для реализации данных копинг-механизмов в условиях замкнутых воинских коллективов усиливало у военнослужащих фрустрацию, выдвигая на первый план такие копинг-стратегии, как «дистанцирование» и «бегство».
Известно, что одним из важнейших личностных предикторов суицидального поведения является враждебность[22]. В нашем исследовании военнослужащие по призыву, склонные к суицидальному поведению, и участники группы контроля имели значимые отличия по большинству шкал опросника враждебности Басса — Дарки (табл. 2). Повышенный уровень агрессивности у лиц, склонных к суицидальному поведению, также вполне укладывается в гипотезу об общности природы агрессивного и аутоагрессивного поведения[23].
Таблица 2
Показатели враждебности и агрессивности у обследованных военнослужащих по опроснику Басса — Дарки, баллы
Примечание. Отличия от контрольной группы статистически значимы: (*) — р < 0,01; (**) — р < 0,05.
Несмотря на то что показатели «враждебности» и «агрессивности» во всех выборках не превышают нормативные значения, выраженность данных индексов, как и отдельных видов агрессивных реакций, у лиц с суицидальным поведением значимо выше, что оказывает влияние на их социальное поведение, способствует проявлению соперничества, конфронтации в отношениях и конфликтов с окружающими людьми, препятствует успешной деятельности.
Учитывая, что суицидальное поведение является, возможно, наиболее опасной формой отклоняющегося поведения, в исследование были включены наиболее распространенные опросники для оценки отклоняющегося поведения у военнослужащих — «Девиантность» и ДАП (табл. 3).
Таблица 3
Особенности обследованных военнослужащих по опросникам «Девиантность» и «Девиантное поведение», баллы
Примечание. Отличия от контрольной группы статистически значимы: (*) — р < 0,01; (**) — р < 0,05.
Были получены статистически значимо (p < 0,01) более высокие показатели по шкалам методики «Девиантность» «циклотимность», «неуравновешенность» и «гетероагрессивность», что указывает на более выраженную склонность лиц, проявивших во время службы признаки суицидального поведения, в сравнении с группой контроля к резким беспричинным колебаниям работоспособности, настроения. Они чрезмерно сильно, не в соответствии со сложившейся ситуацией, реагируют на обстоятельства жизни (процессы возбуждения доминируют над процессами торможения, или, наоборот, процессы торможения над процессами возбуждения), склонны к агрессивным реакциям, направленным на других людей, что часто выражается в различных формах девиантного, в том числе делинквентного, поведения — в нарушениях дисциплины, непослушании, стремлении противоречить командованию, хулиганских поступках и т. п.
В группе склонных к суицидальному поведению также были повышены показатели по шкалам опросника ДАП «военно-профессиональная направленность» (p < 0,01), «аддиктивное поведение» (p < 0,05), «суицидальный риск» (p < 0,01), «интегральная оценка девиантного поведения» (p < 0,01). Обращает на себя внимание, что для выявления склонности к собственно суицидальному поведению методика ДАП оказалась более специфичной (шкала «суицидальный риск»), чем «Девиантность» (шкала «аутодеструктивность»).
По Пятифакторному опроснику личности (табл. 4) у военнослужащих с признаками суицидального поведения выявлено значимое повышение показателей по шкалам «экстраверсия — интроверсия», «привязанность — отделенность», «контролирование — естественность» (для всех трех показателей p < 0,01), «игривость — практичность» (p < 0,05) и снижение по шкале «эмоциональность — эмоциональная сдержанность» (p < 0,01).
Таблица 4
Личностные особенности военнослужащих по Пятифакторному опроснику личности, баллы
Примечание. Отличия от контрольной группы статистически значимы: (*) — р < 0,01; (**) — р < 0,05.
Изучение анамнеза позволило установить, что некоторые полученные с помощью простого анкетирования сведения оказались более прогностически значимыми для обнаружения лиц, склонных к суицидальному поведению, чем показатели шкал использованных нами опросников. Наиболее характерные для таких военнослужащих анамнестические факторы приведены в таблице 5. В нашем исследовании наиболее склонными к суицидальному поведению (р < 0,001) оказались военнослужащие по призыву, у которых ранее отмечались «детские» психоневрологические нарушения (заикание, энурез, сноговорение, снохождение), перенесшие психотравмирующие события, подвергавшиеся рукоприкладству со стороны родителей, имеющие признаки вегетативной лабильности и случаи суицидов среди родных.
Таблица 5
Данные анкетирования военнослужащих, %
Примечание. Отличия от контрольной группы статистически значимы: (*) — р < 0,001; (**) — р < 0,01; (***) — р < 0,05.
Следует отметить и такие факторы, как низкий доход семьи, воспитание в приемной семье и/или в условиях безнадзорности. При этом самый важный фактор суицидального риска[12, 14, 21] — предшествующая суицидальная попытка — не показал значимых отличий только по причине редкой (благодаря профессионально-психологическому отбору) встречаемости у военнослужащих по призыву.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Предпринятая в нашем исследовании попытка выделения личностных предикторов суицидального поведения у военнослужащих по призыву позволила выявить ряд характерных для склонных к суицидальному поведению лиц особенностей. У них еще до формирования суицидальных намерений зачастую отмечается напряжение неосознаваемых и осознаваемых механизмов совладающего поведения, выявляются признаки повышенной враждебности и скрытая агрессивность. Однако наиболее значимыми в прогностическом плане оказались такие анамнестические факторы, как суициды среди родных, вегетативная лабильность, рукоприкладство со стороны родителей. Таким образом, беседа с военнослужащим или даже анкетирование с выявлением перечисленных анамнестических сведений и последующим (в случае необходимости) направлением данного военнослужащего в группу динамического наблюдения может оказаться менее трудоемким, временнозатратным и более эффективным, чем обследование с помощью многочисленных психодиагностических методик.
